Биография замечательного поэта Михаила Исаковского, автора нескольких безусловных хитов (чего стоит одна «Катюша», да и «Одинокая гармонь» — ярчайший пример) — предмет не столько для анализа, сколько для зависти.
Он родился 17 января 1900 года в бедной семье, а умер в 1973 году лауреатом многочисленных премий и наград, классиком советской поэзии и народным поэтом.
XX век был к русским стихотворцам жесток. Александр Блок умер, задохнувшись от невозможности писать, печальны были судьбы Владимира Маяковского и Сергея Есенина, Борис Пастернак и Анна Ахматова долгие годы жили под страхом ареста, их шельмовали в печати и не издавали. Список можно продолжать. Казалось бы, выжить могут только слепо преданные, не умеющие сомневаться. «А молчальники вышли в начальники», — писал об этом Александр Галич, эмигрировавший из СССР по политическим мотивам.
Судьба Исаковского опровергает все правила.
Он вовсе не был фанатиком, не брал при любом удобном случае под козырек, но и не держал — как это часто случалось даже у внешне лояльных советской власти литераторов — камня за пазухой. Он писал стихи. В них не было ничего, казалось бы, что роднило эту поэзию с эстетическими исканиями бурного XX века: ни глубочайшего психологизма, ни игры с формой, ни сложных литературных перекличек.
А что было?
Что-то было такое, что позволило бойцам Красной армии ласково назвать реактивный гвардейский миномет именем «Катюша» — именем героини песни Исаковского, слова которой знал и знает почти каждый:
Ой ты, песня, песенка девичья,
Ты лети за ясным солнцем вслед:
И бойцу на дальнем пограничье
От Катюши передай привет.
Миллионы бойцов и миллионы Катюш (Маш, Людмил и т.д.) повторяли про себя строки про «высокий берег».
На крутом берегу стояла Катюша — чтобы песня ее неслась по течению реки.
Так пели жены русских воинов издревле — со времен князя Игоря, бившегося с половцами на Каяле. Просто? Что же тут сложного. Мужчины с оружием в руках защищают родную землю от врага, женщины поют об этом — чтобы отвести беду.
А поэт рассказывает об этом, чтобы в национальной памяти остались вехи большого общего пути.
Исаковский — не будем говорить о бытовой стороне, о жизни — как поэт предельно скромен и никогда не «якает».
Он дает говорить людям. В знаменитом стихотворении «Враги сожгли родную хату», посвященном не только войне, но и послевоенному времени, солдат ведет горькую беседу с Прасковьей, женой, которой уже нет в живых. Он, победитель, бессилен перед смертью:
Он пил — солдат, слуга народа,
И с болью в сердце говорил:
«Я шел к тебе четыре года,
Я три державы покорил…»
Хмелел солдат, слеза катилась,
Слеза несбывшихся надежд,
И на груди его светилась
Медаль за город Будапешт.
В стихотворении «В прифронтовом лесу» авторский голос слышен, конечно, но сначала Исаковский дает слово музыке и товарищам, которые ее слушают:
Вздыхают, жалуясь, басы,
И, словно в забытьи,
Сидят и слушают бойцы —
Товарищи мои.
Все эти стихи, положенные на музыку, становились популярными песнями — не потому, что написаны хорошо (в русской поэзии много чудесных стихотворений, не всякое становится народной песней) и не потому, что актуальны, а лишь потому, что каждый мог пропеть их от себя.
Не Исаковский сидел в прифронтовом лесу, не Исаковский был на дальнем пограничье, не его родную хату сожгли враги.
Это все происходило с людьми, у которых не было ни времени, ни сил, ни умения честно и просто выразить свои переживания, рассказать о том, как страшно за родных, о том, как чудовищно тяжела война, о том, почему советский солдат — несмотря ни на что — не сдается и идет освобождать Будапешт.
Исаковский, как солдат из стихотворения «Враги сожгли родную хату», — «слуга народа».
Поэт именно так понимал свое предназначение, он служил.
И народ эту службу принял и оценил по достоинству: популярными становились не только военные песни на стихи Исаковского, но и мирная «Одинокая гармонь», которая исполнялась со сцены сотни тысяч раз.
У Исаковского, как ни странно это прозвучит, не было особенных литературных претензий на славу.
Он был слуга и служил честно. За то — и почет.
